Вспомнив слова поэта Роберта Рождественского из его «Реквиема»: «Это нужно не мертвым, это нужно живым… Детям своим расскажите, детям детей своих расскажите, чтобы помнили!», решил поведать о своем отце, прошедшем ту войну от первого дня до последнего. 

Мой отец, Вениамин Ильич Бунин, родился 10 июня 1910 года  в многодетной семье скромного конторского служащего Ильи Соломоновича в селе Корюковка Гомельской области Белоруссии. Окончив школу-семилетку, чтобы помогать отцу поднимать сестер,  поступил грузчиком на Гомельский сахарный завод. Молодое здоровье не подводило, после тяжелой работы бежал в Дом культуры на репетиции заводского самодеятельного театра, где играли все: и агитационные спектакли первых лет Советской власти, и мировую классику. На работе был отмечен назначением бригадиром грузчиков, а ближе к концу  30-х годов был направлен на бухгалтерские курсы в Киев. Там женился, родились сыновья. 

Но семейное счастье было недолгим. 

Когда по радио передавали звучащее голосом Левитана сообщение Совинформбюро о вероломном нападении гитлеровской Германии на Советский Союз, бомбежке Москвы и Киева, лицо отца мгновенно становилось суровым, сжимались кулаки, на глаза наворачивались слезы.… Уже в первый день войны, 22 июня 1941 года, Вениамин Бунин был призван на фронт, в пехотную часть, которая с тяжелыми боями отступала под натиском превосходящих сил врага. 

- Сидя на танках, бронемашинах и мотоциклах, ухмыляясь и скаля зубы, солдаты частей вермахта гнали нас, почти безоружных, в дырявых сапогах и завшивленной одежде до Северного Кавказа, Кизляра и Моздока. Холодно и голодно, курили, что попадется, даже сухую траву. Но когда мы, отступающие, огрызались захватчикам, врагу было не сдобровать. А мы думали только об одном: скорее бы закончить отступление, передохнуть, получить хорошее оружие и снова в бой, - сдерживая эмоции, рассказывал мне отец.  

Вообще он не любил вспоминать свои военные годы. Было от чего, ведь его первая семья - жена с двумя маленькими сыновьями, ее родители и родственники были заключены фашистами в Киевское гетто, а потом, как и все десятки тысяч евреев, в основном стариков, женщин и детей, расстреляны из пулеметов и закопаны в Бабьем Яру. Весть о страшном событии не парализовала волю к победе, а только заставила собрать ее в кулак и готовиться к будущим боям. 

- Не стало прежнего страха, были только невероятная ярость и  злость на фашистов, которые придавала нам сил. Не у меня одного погибла семья, не один я терял боевых товарищей. Дай нам волю, мы бы пошли в атаку с голыми руками, - иногда проявлял эмоции отец.

На Северном Кавказе потрепанные части переформировали, вооружили и  стали готовить к наступлению. Отец окончил краткосрочную артиллерийскую сержантскую школу, в звании младшего сержанта был назначен командиром противотанкового орудия вновь сформированного отдельного противотанкового истребительного полка Резерва Главного Командования. Начались непролазные в распутицу фронтовые дороги, которые с трудом преодолевали орудия на конной тяге, форсирование многочисленных рек. Тяжелые бои по освобождению от врага городов России, Белоруссии и Украины, выход на советско-польскую границу. Пришли первые награды: медаль «За боевые заслуги», потом орден Красной Звезды.

- Это за уничтоженные гитлеровские танки, другую технику и живую силу,  - делился со мной, уже повзрослевшим и понимающим, что к чему, воспоминаниями фронтовой артиллерист. - Нас берегли и бросали в бой только на самые танкоопасные направления, где мы из 45-миллиметровых пушек, шутливо прозванных нами же «мухобойками», подкалиберными  снарядами сначала по гусеницам, а потом - под срез башни жгли хваленые немецкие «тигры», «фердинанды»  и «пантеры». Каждый бой вели, как последний. Враг, изгнанный за пределы Советского Союза, как раненный зверь, предчувствующий свой конец, предельно ожесточился. Так что легче в боях не стало, скорее наоборот. Полегчало лишь в одном – пушки уже не приходилось таскать на себе, мы их прицепляли к поступающим из Америки по ленд-лизу грузовикам «Студебеккер» и «Додж», а расчеты ехали в оборудованных кузовах.   

В Польше подразделению отца пришлось участвовать вместе с другими в освобождении от эсэсовских частей страшных лагерей смерти «Майданек», «Треблинка», «Освенцим». Леденящие душу картины еще дымящихся труб крематориев, гор человеческого пепла (на удобрение), складов с перчатками и дамскими сумочками, сделанными из человеческой кожи, изможденных (кожа и кости) узников из завоеванных фашистами стран, чудом оставшихся в живых, тяжким грузом отложились в памяти, легли зарубками на сердце. Потом, когда отца не стало, врачи объясняли нам, что одной из причин трех инфарктов стало то, что «ужасы войны догнали, такое долго выдержать невозможно, а его сердце терпело больше 25 лет». 

Дальше  боевой путь отца можно было бы изучать по его наградам: медали «За боевые заслуги», «За отвагу», «За освобождение Варшавы», «За освобождение Вены», «За освобождение Будапешта», «За освобождение Праги», «За взятие Берлина», орден Великой Отечественной войны второй степени, пять благодарностей за личной подписью Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина. День Победы сержант Вениамин Бунин встретил в поверженном Берлине, но еще несколько месяцев служил в нем переводчиком при советской военной комендатуре, так как отлично владел новоеврейским языком идиш, созданным на основе одного из диалектов  немецкого.

После демобилизации работал председателем Добрянского райпотребсоюза Черниговской области Украины, в 1955 году перевез свою семью в Джамбул, где трудился на руководящих должностях в системе общественного питания. В. И. Бунин  умер  7 мая 1970 года, не дожив одного дня до 25-летия Победы советского народа в Великой Отечественной войне и месяца - до выхода на заслуженный отдых